Брэйди заупрямился.

– Нет. Бабушка в сознании. Мы только что с ней беседовали.

– Не выдумывай. Бери куртку.

– Я не выдумываю.

Миссис Коллинз посмотрела на свою мать, лежащую в глубоком забытье. Сын любил жестокие розыгрыши, но так низко еще не опускался.

– Считаю до трех, Брэйди Коллинз. На счет «три» ты будешь приговорен к собачьей конуре.

Но Брэйди не шевельнулся.

– Честное слово, мы с ней беседовали, – повторил он.

– РАЗ, – начала миссис Коллинз.

– Бабуля, проснись, – окликнул Брэйди.

– ДВА, – прошипела его мать.

– Умоляю, бабуля! Иначе она меня увезет!

– ТРИ!

Схватив сына за плечо, миссис Коллинз развернула его к себе. Она смотрела на него в упор.

– Если будешь устраивать сцены в общественном месте, останешься в собачьей конуре на всю рождественскую ночь, до самого утра. Богом клянусь.

У ее сына потемнели глаза. Сколько мог, он выдерживал материнский взгляд. Но вскоре сделал то, что на его месте сделал бы в присутствии матери кто угодно. В том числе и его отец.

Брэйди моргнул первым.

Как только они вышли из палаты, на миссис Коллинз накатила тревога. Но не оттого, что им пришлось идти через все здание под взглядами всякой шушеры, хотя приятного в этом было мало. И не оттого, что по дороге домой они то и дело натыкались на серьезные аварии, упавшие деревья и очереди на бензоколонках.

Нет. Проблема заключалась в ее сыне.

– Мам, скажи свое имя, – попросил он.

– Кэтлин Коллинз.

– Нет, другое. Как тебя раньше звали? До встречи с папой?

– Кэти Кайзер. А что?

– Да ничего, я просто так спросил.

Возможно, миссис Коллинз и не была самой нежной матерью на свете, но сына своего знала как облупленного. Брэйди никогда не задавал лишних вопросов. Точь-в-точь как его отец. Но сейчас в нем прорезалась какая-то вкрадчивость. Тошнотворно-любезная. Он одарил ее расчетливо-дружелюбной улыбочкой. Как в фильме «Степфордские жены»[68]. Чтобы молчание выглядело примирением. Длинная подъездная дорога вела через все поместье. Машин прислуги сегодня здесь не оказалось. Без кота мышам раздолье. Миссис Коллинз осталась наедине с сыном.

– Мам, хочешь сэндвич? – предложил он.

– Нет, спасибо. Первым делом я хочу принять ванну. Ты ничего не забыл?

– В смысле?

– Я досчитала до трех. Так что не подлизывайся. Ты знаешь правила. Если ведешь себя, как псина, то и обращение с тобой будет, как с псиной. Марш во двор.

В воздухе повисла тишина. Миссис Коллинз, в противоположность своему отцу, не любила наказывать единственного ребенка. Она никогда не хлестала Брэйди шлангом. Не держала ночь напролет под открытым небом. И позаботилась о том, чтобы на заднем дворе стояла конура, где можно укрыться от непогоды. Но правила были придуманы не напрасно. Ей предстояло воспитать сына так, чтобы он стал лучше, чем она сама. Ей предстояло указать ему на алюминиевый сайдинг, чтобы сын рисовал на нем собственные мечты. Для своей же пользы.

– Ровно на один час, Брэйди. Или хочешь на два?

Он молчал. И буравил ее взглядом. Как свернувшаяся перед броском змея.

– Один, – выговорил он.

– Вот и хорошо. Посидишь во дворе ровно час, пока мама будет принимать ванну.

– Я понял, мама, – сказал он.

Она предвидела бунт. И устыдилась, не заметив никаких признаков неповиновения. Вероятно, сегодня она перегнула палку. Но кто-то же должен следить, чтобы сын усваивал все уроки, а иначе быть ему среди тех, кого на каталках держат в больничном кафетерии, правда ведь? Ну разумеется. Поэтому она самолично вывела его на задний двор и поставила у собачьей конуры; все это время за ними наблюдал олень. Сыну она позволила не снимать куртку.

– Я тебя люблю, Брэйди, – сказала миссис Коллинз перед тем как вернуться в теплую кухню, к бокалу охлажденного шардоне.

* * *

Брэйди промолчал. Он забился в конуру и, как полагается, смотрел оттуда на мать. Бабушка предупреждала, что так и будет. Она подробно проинструктировала Брэйди, как ему себя вести, а потом смежила веки и притворилась спящей, чтобы не спугнуть его мать. Зачем отвлекать ее на тривиальности: вот матушка проснулась, ну и что?

– Брэйди, пока будешь томиться во дворе, сможешь сделать бабушке большое одолжение?

– Конечно, бабуля.

– Когда тебя опять загонят в собачью конуру, приложи усилия, чтобы такое больше не повторялось. Наша семья нуждается в оздоровлении. Верно?

– Верно, бабуля.

Старуха расплылась в беззубой улыбке.

– Спасибо тебе, Брэйди. Ты чудесный мальчик. Знаю, тебе приходится нелегко. Этот мир слеп к старикам и детям. Хочешь, открою тебе один секрет?

– Какой?

– При игре в прятки нам нет равных.

В предвкушении пенной ванны миссис Коллинз поднялась на второй этаж; а ее сын тотчас же прокрался в дом и шмыгнул на кухню. Тонкими, окоченевшими пальцами он вытащил из подставки длинный нож. А потом бесшумно, как наставляла бабушка, двинулся наверх.

В халате и шлепанцах миссис Коллинз направилась в главную ванную комнату и распахнула дверь. Красота да и только: повсюду стекло и мрамор. Мастера из фирмы ее мужа сейчас изготавливали новые шкафчики; вдоль стены стояло несколько банок с краской и разбавителем. Но очень скоро этот уголок обещал вновь стать ее царством.

Вода была приятно теплой. Бросив туда горстку ароматической лавандовой соли, миссис Коллинз залюбовалась бурлящими пузырьками. Перед тем как лечь в ванну, она протерла запотевшее зеркало – как будто смахнула облака с ветрового стекла. У нее на шее сверкало бриллиантовое колье; миссис Коллинз с гордостью подумала, что малышка Кэти Кайзер сумела-таки вырваться из стылого заднего двора. Исключительно за счет силы воли она преобразила алюминиевый сайдинг в эту великолепную ванну, стоящую на мраморном полу.